Подходить нужно было ко всем пассажирам на остановке, к кому успевал физически. Нужно было запоминать, кого уже успел достать вопросами, чтобы не доводить людей до белого каления. Когда подходил автобус, нужно было становиться спиной к передней двери и фильтровать входящих, чтобы террорист, отсиживающийся в закоулке, не запрыгнул в автобус в последний момент. Чтобы было удобнее садиться в автобус, остановки делают группами, по нескольку метров между двумя соседними, чтобы люди не толпились. Четыре остановки – 50-70 метров. И между ними нужно бегать. Реально бегать, чтобы успеть к моменту открытия дверей первому. И нужно следить, чтобы в заднюю дверь никто не заскочил без проверки, а если заскочил – то найти и выдернуть из автобуса за шкирку. И еще нужно все время слушать, что говорится по общей связи, и отзываться на переклички. И мы бегали все 9 часов – столько длился рабочий день. И в дождь, и в ветер, и в жару в 40 градусов.
Все то время, что боец не занимается пассажирами, он осматривает территорию на предмет опасных объектов, ну а потом – на предмет подозрительных типов на дальних дистанциях. Бегали, а не ходили мы потому, что нас накачивали психологически, как боксёров перед боем, потому, что наши старшие смены наблюдали за нами с крыш домов и из других тайных мест. Если ты немного устал и стал пропускать пассажиров, не фильтруя их, если сильно задержался на перерыве или допустил другую оплошность, то тебя в скором времени вызывали на разговор с начальством, где ругали, вносили предупреждение в личное дело, снимали деньги с зряплаты, могли отстранить на неделю или две, что болезненно при почасовой оплате труда. В общем, стимулировали нас только кнутом, а пряником была зарплата, на которую можно было очень неплохо жить. Тех, кто часто лажал, увольняли без особых сантиментов. Я например, реально боялся и работал на совесть, не жалея себя.
Физически работа была очень тяжела, поскольку большинство передвижений осуществлялись бегом. Перерыв был 30 минут на обед и еще один на 5 минут на кофе – за все 10 минут. Свое место можно было покинуть только с разрешения, даже в туалет. За опоздание в 3 минуты с перерыва делали выговор, а за 5 минут и более могли наказать на деньги. Нервное напряжение – это отдельная тема. Все 9 часов нужно было работать с людьми. Подозревать всех и каждого. Российскому читателю трудно себе это представить, но среди нас не было никого, кто не столкнулся с террором каким-либо образом, кто не потерял в терракте родственника, друга или приятеля, кто не слышал бы звук взрыва своими ушами хотя бы издалека, кто не стоял бы в пробке, пока перед тобой расчищают дорогу от ошмётков тел и остатков автобуса, кто не видел бы последствий взрывов.
Способов познакомиться вблизи с этой страшной реальностью великое множество. Про себя скажу – моя сестра пряталась от террориста с автоматом, а бывшая девушка была в автобусе, который взорвался. Другая бывшая девушка задержала сообщника смертника, который взорвался в автобусе. Таким образом, мы все осознавали, кто лучше, кто хуже, куда мы попали и что делаем. И что должны будем сделать, если не повезет. Автобусы продолжали взрываться, хоть и в других городах. В мою смену в Иерусалиме произошёл взрыв на автобусной остановке. Погибли два полицейских, что пытались проверить смертницу. Один из наших парней стоял напротив, на другой стороне улицы. Ему действительно понадобились после того дня услуги психиатра, оплачиваемого фирмой.
Впервые я прочувствовал на своей шкуре такой силы стресс, как он есть, в тот момент, когда по связи передали описание автобуса и подозреваемого, а так же направление движения. И вот когда я понял, что ближайший по направлению движения это я, и автобус будет на моей остановке через две минуты, тогда огромная доза адреналина доставила мне незабываемые ощущения. С восприятием творилось что-то невообразимое, пульс был за двести. Особенность в том, что ты не реагируешь на событие после того, как оно случилось, как это бывает на адреналине, а сначала получаешь адреналиновую бомбу, потом идёт мучительное ожидание, а потом нужно суметь действовать трезво и разумно, но быстро и четко. В тот раз подозреваемый просто оказался обычным ненормальным, а во второй и сорок второй раз – ощущения совсем уже не те.
Читатель, возможно, спросит, что я могу сделать вообще? Кое-что могу, но рассказывать обо всем нельзя. Лучший вариант – выловить тех, кто терракт готовит, собирает информацию. Иногда арестовать их не за что, но в том месте или районе смертник уже точно не появится. Тут нужна просто отличная внимательность, память на лица и чутье. И такие вещи нам удавались не раз. Когда ШАБАК ловит террористов и организаторов, то их очень хорошо расспрашивают, как готовились, почему решили взрывать тут, а не там, почему отменили или перенесли. И, как оказывалось, не раз и даже не десять раз терракты пресекались тогда, когда планировщик сталкивался с бдительными моими коллегами, когда его, спокойного и без пояса шахида, за время разведки останавливали для проверки два-три раза.
Поймали наши бойцы как-то двух мужиков, что снимали нашу работу на видео. Я поймал по наводке граждан девушку, что зарисовывала нашу диспозицию на улице. Что еще мы могли сделать, так это заметить смертника до того, как он подойдет на остановку, и обратить в бегство или заставить взорваться на открытом месте. Еще там, где мы работали, можно было ходить по улице, не боясь, что взорвется урна или коробка или забытая сумка. Ну и кое-что, хоть и немного, могли сделать тогда, когда смертник уже в автобусе. Но об этих методах я писать не буду, нельзя.
Из всего, что я могу написать о наших методах, расскажу только о тех, которые на себе прочувствовали все жители и гости столицы в те годы, и что не является секретом.
На работе мы находились в узнаваемой форме, с оружием и с удостоверением в кармане, выданным полицией. Но полицейскими мы не являлись, госслужащими также нет, на полицию и военных внешне тоже непохожи. У граждан при первой встрече с нами возникал когнитивный диссонанс. Вели мы себя как полицейские и даже наглее, но мы — не они. Как реагировать на наши обращения – непонятно. То есть понятно, если ты воспитанный и спокойный человек, но таких, как мы знаем, в любой стране вряд ли будет большинство. Не понятно так же гражданам, что у нас за полномочия, и на что мы способны и готовы. Через эти непонятки с гражданами часто случались конфузы, а то и совсем что-то нехорошее.
Дело в том, что, направив нас на улицы города ловить смертников, полиция и ШАБАК нам дали полномочия, хоть и в узкой области, которых не было даже у полицейских. А конкретнее: нам дали право применять силу при возникновении подозрения, без какого либо предупреждения. Поясню. К остановке подходит человек, и я замечаю его, допустим, на расстоянии в 3 метра. Человек тот вызывает у меня очень серьёзные опасения и подозрение в том, что это смертник. Если подозрения очень сильные, я сразу, с подскока и без лишних действий, вырублю его боковым в челюсть или другим заученным способом. Если подозрения чуть слабее, я зайду к нему спереди, посмотрю в глаза и обращусь к нему. В данный момент здоровье и достоинство того человека будут зависеть от его реакции.
Неправильная реакция приведёт к тому же исходу – он будет мной атакован. На проверку уйдет не более 10 секунд, а потом он или идёт дальше, не поняв, что ему угрожало, или будет приходить в себя на земле, корчась от боли.
И да, мне приходилось так поступать. Делал это редко и всегда из-за непроходимой тупизны граждан. Неуравновешенный читатель уже, наверное, забрызгал слюной экран от возмущения, но я бы порекомендовал выпить валерианы и продолжать читать дальше. Очень унизительные для граждан применения силы и полномочий случались достаточно редко, потому, что каждый сам разрабатывал для себя множество приемов и трюков, позволявших не доводить дело до членовредительства. А на совещаниях два раза в месяц мы делились опытом, разыгрывали сценки и ситуации, совершенствовали навыки.
Например, можно по-панибратски похлопать человека по спине, проведя рукой до пояса, и так невзначай проверить, если ли на нем пояс смертника или оружие. Будет возмущение из-за такого панибратства, но предъявить нападение уже невозможно. Иногда достаточно внезапно из расслабленной позы резко перейти в напряжённую одностороннюю боевую стойку в процессе проверки, когда одна рука отходит к оружию, но не ложится на него, а другая готова или выполнить захват или ударить. Такой внезапный переход из состояния в состояние на многих граждан действовал как холодный душ на уровне подсознания, чуть ли не доводил до мокрых штанов особо впечатлительных.
Язык тела, внешний вид, голос – это было то, что нам позволяло ходить по грани. За несколько лет существования СООТ гражданам было сломано несколько костей, выбиты зубы, нанесены ушибы, но никто не стал инвалидом и никто не был убит. А это при том, что нас учили убивать, ведь мы не воров должны были ловить. Я считаю, что несчастья не случилось благодаря высокому уровню подготовки, суровому отбору лучших, постоянным тренировкам и инструктажу. Нужно было научиться мгновенно добиваться от абсолютно любого гражданина на улице, со всеми их заскоками и особенностями, реакции и сотрудничества. Иначе бы пришлось ронять мордой об асфальт каждого третьего, а потом проводить весь день в полиции, давая показания. На работе бы такого держать долго не стали.
Задача эта непроста. Секреты эти все не передать на словах, и учились мы, подражая более опытным товарищам.
Например, человек, подходя к остановке, скорее всего, заметит и рассмотрит тебя раньше, чем ты его, если это нагруженный участок. И оттого, что он увидит, зависит, как он себя поведет с тобой. Если ты работаешь, то за 30 секунд, что он приближается, ты уже отработал 3-5 человек, они с тобой сотрудничали и отвечали на вопросы. Новый человек это видел, подходя, видел адекватную реакцию других пассажиров, и значит, поведет себя так, как они, будет сотрудничать. Если ты не работаешь от лени или усталости, но вдруг решишь проверить вновь подошедшего, то его реакция с большей долей вероятности окажется неадекватной, он видит ситуацию, замечает разницу, и может испугаться, может решить, что ты наметил его в жертву. А иная неадекватная реакция может стоить ему здоровья, а тебе – рабочего места или чего похуже.
Если ты весишь 70 кг, а к остановке подходит 100-килограммовый араб-грузчик с сумкой, то если ты непрофессионал, то у тебя может образоваться та еще проблема. Доводить дело до физического досмотра – это непрофессионализм. Если ты владеешь своим телом, мимикой, если в нужном психическом состоянии, если твое тело и взгляд излучают сдерживаемую агрессию, готовую вырваться наружу, но лишь в нужный момент – то никто в своем уме, даже этот араб, не станет тебя испытывать тебя и играть с тобой в игры. Ходить в рукопашную не придется, кроме встреч с полными отморозками. Гражданин, как правило, считает, что ты тут для декорации, он понятия не имеет о твоих полномочиях, а они у тебя такие, какие он и представить себе не может. Гражданам плевать на тебя, но им нужно дать понять, что они ошибаются, сделать это за секунды и тысячи раз за день. Рецепт найден нами – нужно работать с полной отдачей, в нужном настрое и владеть языком тела. С первой секунды, как человек тебя замечает, он видит, что ты всерьёз работаешь, потом он встречается с тобой глазами и понимает, что с тобой надо быть осторожным, сотрудничать и не выделываться, а иначе будет больно и обидно. Террорист в эту секунду поймет, что его путь закончился, и с этого места он не уйдет.
Если кратко – мы работали, и достаточно эффективно. Были плохие дни, когда не удавалось войти в ритм и в настрой, когда у меня было до 5-6 случаев применения силы в день. Были дни, когда с 6 утра и до 11 вечера не было ни у кого на участки ни одного инцидента.
Как читатель сможет догадаться, евреи никогда не взрывались ни в автобусах ни в ресторанах, и расстрелов граждан на улице тоже не устраивали. Казалось бы, работа наша должна быть проста и незатейлива, но это не так. Часто еврея от араба можно отличить внешне, но еще проще ошибиться. Многие евреи выглядят чистокровными бедуинами, а некоторые арабы выглядят настоящими европейцами. К тому же, в Израиле совершали теракты даже японцы. Вдобавок в эпоху толерастии, борьбы за права человеков, геев и арабов бегать по улицам, отлавливать арабов и устраивать им шмон — невозможно.
Особенно усложняет работу то, что некоторые угнетаемые оккупационным режимом арабы легально носят оружие. Казалось бы, видишь араба с пистолетом под свитером – мочи его! А не все так просто! Вполне может оказаться, что это работник муниципалитета арабской национальности, инспектор, выписывающий штрафы за неправильную стоянку проклятым сионистам и так мстящий режиму, подрывая благосостояние евреев. Так что пистолет у него, может быть, выданный государством. А есть еще друзы, которые те же арабы, но верят ли в Мухаммада – непонятно. Так они вообще служат в армии и ходят с оружием в увольнение. Как так можно работать – ни какого порядка!
Но хуже всего — идиотичные граждане титульной нации. Иду я мимо остановки, где весь контингент – только ортодоксальные евреи. Прохожу мимо двух пареньков во всем черном, с пейсами, все как по списку. И слышу, что они между собой талдычат на арабском. Я не дал когнитивному диссонансу порвать мой шаблон, учили нас крепко. С разворота хватаю за горло того, кто ближе и начинаю крутить его в бараний рог руками, а ногой ставлю подножку. И тут второй начинает верещать на чистейшем иврите: "Не надо, мы хотели пошутить!". Ну что ж, шутка удалась, я выслушал извинения, и мы разошлись смеяться.
Я продержался на этой работе 15 месяцев. Заработал за этот период в сумме около 30 тысяч долларов (благодаря переработкам). Для квалифицированного инженера или врача – это небольшие деньги, но для молодого парня без образования – очень неплохо. К сожалению, умно распорядиться заработанным я не смог, и уже через полгода после увольнения сидел без копейки, перебиваясь от зряплаты до зряплаты. Следующим моим местом работы стала служба охраны министров. Про это я писать не буду, вдруг наши спецслужбы на меня обидятся. Ушёл я по нескольким причинам. Во-первых, я очень вымотался работать в таком темпе и в таких условиях, хотя у нас нашлись уникумы, отработавшие по 4-5 лет. 15 месяцев на улице, есть в забегаловках, дисциплина как в армии – мне хватило.
Во-вторых, я был недоволен тем, что возможности продвижения проходили мимо меня. Можно было стать главой команды, то есть главой участка. Таких мест было 9. Пятеро из начальников участков жили в одном районе и хорошо знали друг друга раньше. Для того, чтобы продвинуться, нужно было получить рекомендацию от начальника, потом они должны были тебя подготовить к собеседованию и экзаменам перед руководством СООТ. Меня вначале обнадёжили обещанием, что я хорошо работаю, и за мной будут приглядывать, и если я продолжу хорошо работать, то меня рекомендуют. Так меня кормили обещаниями, но продвигали других. Я заметил, что те, кто с начальством дружили, ездили вместе на работу и с работы, выходили развлекаться вместе, получали продвижение.
Со временем я понял, что меня не выдвинут, потому, что я не с кем не дружил из коллег, кроме 4-5 человек, в основном русскоязычных. Мне было неинтересно подлизываться к начальству, а, следовательно, им даже в голову не могло прийти, что я стану работать вместе с ними в одной команде. В-третьих, начались конфликты на основе первых двух пунктов. Один раз я пришёл на смену, не зарядив рабочий мобильный. Когда я сообщил об этом начальнику, он отправил меня домой. От такой несправедливости я даже дар речи потерял. Раньше в таких случаях подвозили заряженную батарейку на машине. С этого случая я начал хамить и спорить с начальством, за что меня наказали. Отработав свою смену, я вставил в ухо серьгу (уже давно не ношу, но тогда – считал, что это мне идёт) и поехал домой на автобусе. С серьгой в ухе меня заметил начальник команды и оштрафовал на три дневные зарплаты. Ибо, как бы, работу я закончил, но был еще в форме, а в форме ничего такого нельзя. Оштрафовать также могли, если кто-то ехал после работы, сидя в салоне. Нельзя было, чтобы граждане нас видели в форме и неработающими. В общем, получив штраф, я сразу уволился. До сих пор хочу встретить своих бывших начальников и поговорить за жизнь, не забуду, не прощу!
Вот такие нравы были, так нас заставляли пахать, как мы не пахали даже в армии на срочной службе.
В общем, богатым я не стал, но кое-что все же осталось у меня с тех пор, что не хуже денег в матрасе. Эта работа меня изменила очень сильно. Появилась та самая внутренняя уверенность в себе, что отличает опытного мужчину от юноши, избавился от робости и застенчивости, научился бить и держать удар, действовать через страх и через "не хочу", научился думать о последствиях своих действий, контролировать эмоции, работать с людьми. Многие мне стали говорить после, что я стал очень суровым. Научился огрызаться на попытки наехать на меня, продавить под себя. Если в армии я познал границы возможного в плане физической выносливости, то эта работа была школой духа, вроде своеобразного Шаолиня. Ну и еще, позже я прошёл еще два курса боевой подготовки, но так хорошо стрелять из пистолета не учили нигде больше.
За время работы меня задерживала полиция трижды после применения силы к подозрительным гражданам. Это когда оскорблённые граждане жаловались на меня. В одном из этих случаев на меня завели уголовное дело. Случилось это так: на остановке стоял, немного в отдалении от остальных пассажиров, мужчина в объёмной куртке, руки в карманах. Подойдя к нему, я представился, задал вопрос. Человек никак не отреагировал. Я представился снова и задал вопрос, который мне был нужен для получения защиты перед уголовным преследованием: "Носите ли Вы на себе незаконное оружие?". Когда вместо ответа человек попытался отвернуться от меня, я передвинулся к нему во фронт, двумя ударами кулака в челюсть и в солнечное сплетение отправил его в нокаут. Мужчина рухнул на землю, а я, прижав его голову коленом к асфальту, выполнил на нём обыск.
В этот момент я обнаружил, что на нем ничего нет. Только сейчас гражданин вымолвил своё первое слово. Я перед ним извинился, и продолжил работать. Доложил о происшествии куда надо. Гражданин же орал благим матом. Выяснилось, что на остановке он был с целью скомпрометировать охранников, и поведение его было умышленным. Посыпались угрозы, что я буду всю жизнь работать, выплачивая ему компенсации. Поддержки у граждан, наблюдавших все события, гражданин не получил. Через 20 минут подъехала машина полиции, и меня хотели арестовать на рабочем месте. Но мы договорились, что я сяду в машину в укромной подворотне, не на глазах у публики. Один солдат порывался поехать дать показания в мою пользу. В полицейском участке у меня хотели забрать пистолет, но я не отдал. Примерно час меня допрашивали, потом отпустили под залог. Мне оставалось еще 2 часа до конца смены, которые я доработал как обычно. Через полгода мне сообщили, что дело против меня закрыто.
В данный момент СООТ закрыли. Отдельные службы существуют для железной дороги и для Иерусалимского трамвая, но последняя работает по другим стандартам, насколько я мог видеть.
Вот здесь видео-интервью с руководителем СООТ в Иерусалиме, незадолго до закрытия службы, на английском языке, можно посмотреть, как выглядели наши ребята.
http://youtu.be/uH_YXR7M8c4http://mevaker.livejournal.com/28452.htmlhttp://mevaker.livejournal.com/28675.html 
спер с мулика
